читальный зал > Малыш и Дракон

Малыш и Дракон.

Малыш и Дракон.

Прошло уже больше трех лет, как я уехала из Финляндии, куда ездила погостить к подруге. Но в памяти остались яркие воспоминания о двух совершенно непохожих друг на друга лошадей…

…это был тихий замечательный июльский день, мы с подругой гуляли по территории фермы, разговаривали, смеялись. Потом она предложила сходить в леваду и посмотреть лошадей, гуляющих на свободе. Меня это всегда впечатляло…зеленая трава, переливаясь на солнце, казалась золотой, а в пруду отражались белоснежные облака и разномастные лошади, мирно пасущиеся в этом раю. Ирис, так зовут мою подругу, очень любила экзотические породы лошадей, например, у нее долгое время жил серый пони породы коннемара. И, к моему приезду, коллекция всегда пополнялась, поэтому, выпрыгивая из машины, мы неслись к леваде (там паслись круглые сутки ее «детки») и часами разглядывали самых разнообразных лошадок. Но, в этот раз, подруга дернула меня за рукав ветровки:
- Это не все, что я хотела тебе показать, - шепнула она, и в ее глазах зажглись дьявольские огоньки, - пойдем! Мне папа подарил прошлым летом, тебе понравится!
- Что ты там еще придумала? Я не хочу портить себе день объяснениями с твоим отцом. Он подумает, что это я тебя надоумила на всякие безумные идеи! – якобы разозлилась я и, для эффекта, нахмурилась.
«В голове пронеслись воспоминания о позапрошлом лете, когда она гостила у меня. Мы отправились в лес за грибами утром, а пришли поздно ночью, причем без грибов. Тогда нам крепко досталось от родителей! Хотя, на самом деле, до леса мы так и не дошли… по пути к лесу, на обочине, лежал огромный камень. Тут соблазн позагорать не оставил никакой надежды на грибы.
- Машка! Давай позагораем! Ну их, эти грибы. Там слепни в лесу, оводы! Жжжуть!
- Ладно, давай! Только по дороге домой наберем для приличия каких-нибудь поганок. Какая разница грибы или мухоморы. Родителям скажем, что в лесу темно и не видно мухомор это или подосиновик!
Разлеглись мы на этом камне, лежим… а вокруг красота: воздух свежий, наполненный благоуханиями различных трав, птички поют незатейливые трели... Вот одна из этих птичек и, так сказать, облегчилась на мою соседку… Сначала мы долго смеялись, а потом она вдруг вскочила и начала кричать:
- Оооой! Что же делать! Не могу же я идти в деревню в птичьих какашках!
- Мы пойдем домой, там ты вымоешься, - поняв, на что она намекает, отрезала я.
- Ну, Марийка! Такой замечательный день! Пошли на озеро, искупнемся!
- Я так и знала. Ладно, пошли.
Пока мы дошли до озера за четыре км, уже стемнело. А вернулись домой вообще ночью…»
- Ах! Ну что ты! Я совсем не хотела доставлять тебе неприятности! Пойдем, покажу новенького, - тем временем щебетала подруга.
Она повела меня через всю ферму в самый дальний конец, где был загон для ее старых друзей-пони.
- Посмотри туда! – с восторгом сказала она, показывая в загончик.
- Но, там же ничего или никого нет?!
- Сейчас, сейчас! Вот! Смотри!
Из-за раскидистого куста показался черный пушистый хвост, отмахивающий назойливых насекомых, а, затем с другой стороны, морда.
- Кто это? – заворожено глядя, на фыркающую морду, удивленно спросила я.
- Его зовут Малыш! – гордо вскинув подбородок, ответила Ирис, - он Cheval de Selle Francais!
Я говорила отцу, что он тебе понравится: стартовал в стипль-чезах Финляндии, но не очень удачно, а вот с троеборьем все ок! Только мозги бы ему вправить чуточку, а то он на старости лет на шенкель плохо отвечает и в полях дурит. Папа сказал, что….
Дальше я уже не слушала. Жеребец действительно был очень хороший по экстерьеру: легкая голова; длинная, с изящным изгибом шея; мощный круп; сильные мускулистые ноги; масть-вороная и совершенно никаких отметин. Но кроме его внешней красоты, было в нем еще что-то такое, какая-то невидимая сила, которая завораживала, тянула к нему, приковывала взгляд. Я знала из истории Французских Селлей, что золотую медаль на Олимпийских играх 1990 года завоевал малыш Жаппелю, совсем не похожий на стоящего передо мной красавца. Жаппелю казался неуклюжим из-за своего сильного крупа, который был выше холки, однако у Малыша я не заметила никаких недостатков, кроме репейников в гриве.
Малыша не пускали ко всем остальным лошадям, так как он был жеребцом, и потому пасся в самой дальней и самой маленькой леваде. Так как специального загона для жеребцов на ферме не было, его содержали в загоне, где раньше жили круглый год маленькие пони двух любимых детьми (самой Ирис и ее сестры, Жасмин) пород: Нью-форест и коннемара.
Малыш лениво ловил мягкими губами качающуюся сочную траву и ни разу не взглянул на нас. Он казался мне одинокой черной скалой, стоящей посреди пустыни, и, казалось, что никто и никогда не сдвинет его с места. Но, вдруг, как будто, вороной прочитал мои мысли, резко взвизгнул, мотнул шеей и, с козлами, понесся по маленькому кругу. Надо же? Только что он стоял такой грозный и неприступный, а теперь несется, словно не было за его плечами ипподромных дорожек, мертвых препятствий в троеборье, злых людей, взлетов и падений. Через минуту Малыш встал как вкопанный перед нами, громко фыркнул, опустил, задравшийся от возбуждения, хвост и снова принялся за еду, словно ничего не произошло, как будто не было в нем того игривого, радующегося жизни, жеребенка. Потом он с вызовом посмотрел на нас с Ирис, зажал уши и отвернулся, продолжая есть.
- …ну, так вот я ему и говорю, что давай Машку на Малыша посадим. Она что-нибудь из него слепит! – не унималась Ирис.
- А почему этого вороного зовут Малыш? – остановила ее рассказ я.
- А? Что? – и, придя в себя, Ирис поведала мне одну историю о жизни этого, уже немолодого красавца, - на самом деле, этого француза зовут не Малыш, а Vito je Bassi, в честь самых известных конкурных лошадей среди породы Французский Селль…
На местный финский ипподром привезли партию лошадей. Моя подруга подрабатывала, в свободное время (обычно летом), конюхом и коноводом на этом ипподроме. Как раз была ее смена, и она первая увидела машину с лошадьми и помогала разгружать коней. Выгрузили из коневоза рыжих финских рысаков быстро. Так как они давно ездят по разным ипподромам и бегут в различных призах, рысаки уже привыкли к перевозкам, и проблем с ними не было. Но, оказалось, что в машине было не четыре, как обычно, а шесть лошадей. Двух последних выводили с особой осторожностью: они были совсем не похожи на привычных, тяжелых и вечно мохнатых финских рысаков. Один, он вышел первым, вороной, гладкий, но очень худой. А второй ярко рыжий, в меру упитанный, выпрыгнув из темной машины на свет одним прыжком, громко заржал, оповещая всех вокруг: «Вот он, я! Смотрите!» Вороной выглядел измученным и обессиленным, но Ирис показалось, что он очень крупный и сильный даже в таком состоянии. А рыжий, наоборот, не стоял на месте, прыгал, дергался, пытался что-то понюхать или укусить, но не злобно, а так…из любопытства, ведь он был пони породы Уэльский Коб. В конюшне новенькие стояли рядом, отгораживала их только решетка денника, и они постоянно о чем-то спорили и, временами, ссорились по-своему, по лошадиному. Вороного звали очень сложно, как-то по—французски, никто не мог запомнить его кличку, а рыжего – Fiery Snake, или просто Дракон. Оба животных были одного возраста, около двадцати лет от роду, и каждый из них прожил свою сложную жизнь среди людей.
Однажды, на поле, Вороной и Дракон опять поспорили о чем-то нам неведомом. И начали громко издавать угрожающие звуки, прижимать уши, скалиться и принимать воинственные позы. Но Вороной, вдруг, неожиданно сдался, и рыжий коротышка погнал его через все поле. После такого странного поведения, грозного вороного стали называть Малышом.
Но Малыш никогда не показывал своей кротости по отношению к людям. Юные всадники до сих пор удивляются, как в таком преклонном возрасте два старых друга еще могли учить их. Когда время близилось к тренировке, вороной подходил к решетке, съедал все угощение, которое ему приносили, чтобы задобрить, разворачивался задом и, с размаху, бил по железной двери денника, предупреждая всадника с седлом и уздечкой, чтобы проходил мимо, раз угощения закончились. Хотя неуемные любители посидеть у него на спине, никогда не уходили, Малыш всегда старался напустить на себя вид злобного зверя-убийцы. Но, в душе, он был добрый, зря людей не обижал, был отзывчивый в работе. Особенно ему нравилось прыгать и скакать в лесу. Озираясь, и видя других лошадей, спотыкающихся на каждом препятствии, вороной взмывал вверх, иногда визжа от удовольствия, показывая всем, что он не Малыш, а грозный, сильный вороной жеребец, который всем задаст жару! Ну и что, что теперь он был не в спортивной, а в учебной смене, где самая высока жердь барьера еле-еле доставала ему до плеча!
У Дракона же была другая жизнь. Вместо безудержной скачки по лесу, уворачиваясь от веток, и, обгоняя других лошадей, рыжий спокойно катал в двухколесной качалке посетителей по территории ипподрома тихой рысью. А по вечерам, когда все заезды заканчивались, малыш – пони развозил всех желающих с ипподрома до остановки автобусов или такси. Его, Дракона, любили все дети и их мамы. Они подолгу стояли около него, гладили по голове, трепали за густую гриву, чесали, затекшую от тяжести хомута, шею. Рыжему нравилось, когда нежные детские ручки трепетно поглаживали его бархатистые губы и трепещущие в беззвучном ржании ноздри, он закрывал глаза и вспоминал вороного у ног своей матери и его самого, потерявшего маму. Он никогда ее не знал, его кормили люди с рождения. Сначала Дракон думал, что так всегда и бывает и что с мамой он обязательно увидится, когда немного подрастет. Он знал, что большие лошади всегда в одно и тоже время уходили куда-то, звеня железяками, навешанными на их морды и спины. А потом они возвращались усталые и мокрые. Некоторые из них уходили по два раза в день, тогда они становились неразговорчивыми и даже злыми. Дракон тоже ждал, когда его выведут туда, куда понуро, «гуськом» шли большие лошади и там, в неизвестности, он обязательно увидит маму. Прижмется к ее пушистому и теплому боку, как это всегда делал вороной. Но у вороного была большая мама, а ему, такому маленькому, рыжему жеребенку хотелось такую же, как и он, сам, маленькую, изящную и доброю, как у вороного, маму.
Однажды, за ним пришел незнакомый человек. От него пахло сажей и сыростью, голос был резкий, а руки грубые, как у шорника, заходившего на конюшню довольно часто. Шорник все время ворчал, что эти здоровые рысаки – недоноски вечно что-нибудь порвут, разжуют или втопчут амуницию из нежной кожи в навоз, хотя, всегда говорил это ласково, словно пел очень задушевную песню, и всегда приносил рыжему карлику сухарик или конфету. Но этот незнакомец пришел не с сухарем, а с кожаными ремнями и железкой, прикрепленной к этим ремням ржавыми пряжками. Войдя в денник, он схватил испуганного Дракона за гриву, вставил в рот противную и холодную железяку, закрепил ремни и, сильно дернув за поводья, крикнул:
- Пошли, рыжая недоросль! Что к стенке жмешься!? Как будто уздечки никогда не видел! Я с тобой нянчиться не буду. Ты, умная скотина, меня поймешь. Мой разговор с тобой очень прост: если со мной не пойдешь сейчас – никто тебя больше не возьмет к себе! Ты посмотри на себя! Грива клочьями, морда здоровенная…короче, страшный, как моя смерть! Навсегда останешься здесь! Ууу, тупой ублюдок! – человек замахнулся на трясущегося от страха пони, но не ударил.
Дракон вспомнил слова этого недружелюбного мужчины, что, если он, Дракон, не пойдет за ним – то никогда не выйдет отсюда и никогда не увидит свою маму. Рыжий пони вздохнул, сделал шаг, потом другой. Встряхнул головой, оглянулся назад и уверенно зашагал за новым другом.
- Ну что? Забираешь уже поньку – то? – поинтересовался конюх.
- Да, - рявкнул неопрятный человек, ведя Дракона к выходу из конюшни, - надеюсь, что эта сильная скотина. Иначе такому уродцу и дня не прожить у меня!
- Ты не обижай его шибко, он маленький еще и на улицу первый раз сейчас выйдет…
- А ты уйди с дороги лучше! – оборвал конюха хозяин пони, - Я сам знаю, что делать с этой глупой скотиной!
Странный мужчина и рыжий пони вышли на светлый двор. Дракон зажмурился от яркого света и остановился в нерешительности.
- Ну? – гаркнул незнакомец и дернул поводьями, - Что встал?
Пони опустил голову, не понимая, почему с ним обращаются так грубо, и поплелся за своим новым хозяином. Его уводили все дальше и дальше от дома, от того родного места, где он родился и где была его мама. Шли они долго, уже давно стемнело, как вдруг Дракон увидел огни маленького дома. br>Незнакомец что-то закричал, и из домика выбежала белокурая женщина. Она взяла поводья у мужчины и повела рыжего в сарай. Сарай не был похож на то место, где раньше жил пони. Не было бетонных стен и решеток. Женщина привязала его к столбику, вкопанному по середине сарайчика, положила на пол солому, дала овес с патокой и немного сена.
- Маленький, рыженький, - ласково приговаривала она, гладя по рыжей шее уставшего от длинной дороги пони, - ничего, ничего. Тебе у нас понравится. Будешь кушать до отвала. Правда и работать тоже тебе придется много. Ты понравишься детям. Смотри, какая у тебя добрая мордочка, какой пушистый хвостик!
Женщина улыбнулась, потрепала Дракона по шее и ушла, закрыв за собой деревянную дверь. Стало темно и неуютно. Но пони верил, что именно здесь живет его мама. Поэтому ее и не приводили к нему, потому что это странное место очень далеко от туда, откуда его привели. С этими мыслями рыжий уснул. Утром пришел вчерашний незнакомец, отвязал Дракона, опять нацепил на морду тесные ремни с железкой, которая так больно давила на губы, что хотелось пойти куда угодно с этим человеком, лишь бы он снял эту штуку. Но теперь мужчина одел на шею рыжего тяжеленный хомут, а с боков появились две палки, называемые оглоблями и что-то еще такое, которое бежит все время сзади, как бы быстро пони не скакал. Так Дракон познакомился со специальной рабочей тележкой, которую он таскал каждый день…
Дракон работал в течение десяти лет на лесопилке, а незнакомец оказался дровосеком. Рыжий пони возил всевозможные грузы: уголь, огромные бревна, дрова, траву и сено для коров. Изо дня в день он трудился с самого утра и до позднего вечера. С ним, по выходным играли маленькие дети дровосека, катались на нем, пасли и угощали его. В жаркие дни даже мыли под шлангом; тогда его шерсть становилась мягкой, а шкура приобретала персиковый окрас. Дракон привык к тяжелому труду. Но в свои немногочисленные выходные дни, когда он был предоставлен самому себе, он лениво жевал пожухлую траву, а, иногда, резко вскидывал голову и с визгом предавался скачке…
Однажды Дракон и его хозяин как обычно поднимались в гору с поклажей тяжелее, чем обычно, рыжий понял, что силы оставляют его. Он замедлил шаг, потом остановился. Тяжелая телега немного откатилась назад, потянув за собой усталого пони.
- Эй! Пшел! – скомандовал мужчина, сидя на возу, и ударил тонкой палкой, которую возил всегда с собой, по рыжему крупу.
Дракон напрягся изо всех сил, шея сразу взмокла, и вены вздулись под толстой кожей, но он ничего не смог сделать. Тяжело груженая тележка покатилась вниз по сколу, и Дракон кубарем полетел за ней. Сколько времени прошло пока лежал в липкой грязи, рыжий не знал. Открыв глаза, пони увидел, что повозка с бревнами перевернулась, и его хозяина придавило тяжелым неотесанным бревном. Мужчина не шевелился. Дракон встал, подошел на негнущихся ногах к изголовью человека и ткнулся носом в лицо, потом в шею бездыханного хозяина. Последующие дни рыжий помнил смутно. Помнил, что добрая женщина долго плакала и все время одевалась в черный цвет, который ей совсем не шел. Помнил, что на него, через несколько дней после падения, одели самую лучшую уздечку и новую шлейку для особых случаев, пахнущую гуталином. Положили в легкую повозку черную коробку, усыпанную цветами… люди шли за двуколкой очень медленно, наверно понимали, что Дракону было больно тащить даже эту легкую тележку, или у них была своя, неведомая маленькому пони, скорбь.
Больше белокурая женщина не разрешала детям играть с Драконом, однообразные дни тянулись очень медленно и одиноко. Рыжий смирился с тем, что он, наверно, никогда не увидит свою маму. Пони вспоминал, как его большой вороной друг детства играл, вскидывая голову, задирая хвост-палочку, раздувая ноздри и прыгая на тонких, длинных ножках. Он тоже взвизгнул, поднял хвост, взбрыкнул, но резкая, пронзающая боль в плече сразу напомнила о недавнем несчастье и о его слабости…
И снова за рыжим пони приехала машина-коневоз. Дракона погрузили в тесную и темную повозку. Машина загудела и мягко тронулась с места… Через час она так же плавно остановилась, опустился трап, и другие лошади стали подниматься и становиться на свои места, такие же узкие и темные, как и у пони. Кто-то рядом начал возбужденно обнюхивать коротышку, в темноте не было видно кто это, но запах у незнакомца был такой знакомый и такой родной, что у рыжего защемило сердце. Большой жеребец ткнулся в рыжий, пушистый бок; пони прижал ужи и старался не замечать наглого вороного коня. Но вороной не прекращал своих попыток обратить на себя внимания своего старого друга безоблачного детства. И Дракон узнал его! Узнал того жеребенка на длинных, неуклюжих ножках, смешно расползающихся в разные стороны! Так вот откуда этот запах! Дракон открыл глаза и тихо заржал. Вороной потянулся к нему, на сколько позволяла веревка, потом, резко вскинув голову, взвизгнув, ударил задом в пустоту. Да! Это был он! Большая единственная лошадь, понимающая карлика, заботившаяся о нем, которого обижали не только лошади, но и люди. Но почему они это делали? Разве пони не лошадь? Пусть и маленький, но такой похожий на своих гигантов-братьев. Они не заметили, как приехали на новое место. Место, сводившее судьбы давно потерянных, но незабытых друзей.
Машина, как всегда, плавно затормозила, шелестя гравием. Трап откинулся, и в паддок вышли четыре финских рысака, Уэльский Коб и Французский Селль.
Вороного гиганта определили в учебную смену, так как по возрасту в спортивную смену его не взяли. А рыжего пони запрягали в ярко раскрашенную, легкую тележку для развоза посетителей ипподрома.
Когда у лошадей был заслуженный отдых, их выпускали гулять в большие левады за беговым кругом. Тогда можно было часами наблюдать, как маленький, рыжий Дракон стоит, прижавшись всем телом к большому вороному боку Малыша, а гигант-Малыш, склонившись над головой пони, как будто, что-то шепчет ему. И рыжий, изредка, кивает, словно, в знак согласия…
…у вороного было счастливое детство. Его маму любили и никогда не обижали люди. Хотя и надевали на нее в одно и тоже время непонятные штуки из мягкой кожи и вели в огороженный круг. Там заставляли ее бегать разными аллюрами и прыгать через высокие палочки, посаженные на деревянные стойки. А вороной жеребенок тем временем тоже пытался подражать взрослым лошадям, бегал, высоко задирая ножки, изображая пассаж, бил задом невидимых врагов, и пытался укусить маленького, рыжего жеребенка, проходя мимо его денника, как это делали все большие лошади. Все, кроме его мамы. Вороному объяснили, что этого нельзя делать. Пусть остальные обижают рыжего, но пони-это такая же лошадь, как и сам вороной. Мама была одной из самых старых и опытных кобыл на конюшне и многому научила игривого жеребенка. Вороной понял одно: нельзя обижать рыжего пони и бить копытами людей. Коротышка и вороной подружились.
Но однажды, придя с очередной прогулки, пони не было на месте. Больше жеребенок не видел своего друга…
Прошли счастливые и беззаботные дни с мамой. Из жеребенка вороной превратился в большого и сильного красавца. С ним трудно было поладить, и его продали на ипподром.
Маленькое скаковое седло пришлось по душе красавцу. Захватывающие скачки, называемые людьми «стипль-чезом», очень нравились вороному. Он мог скакать без устали, пока билось в нем сердце...
Через некоторое время на ипподром приехал новый жокей. Ему показали вороного:
- А вот этот у нас всего три недели стоит, - рассказывал начальник скакового отделения, - хорош! Скачет так, что сердце в пятки уходит! А уж как прыгает!.. Технично, мощно… Скрипнув несмазанной задвижкой, наездник вошел в просторный и светлый денник. Вороной зажал уши и принял угрожающую позу.
- Эй! Здоровяк! Ты что это, а? Я ж тебя не обижать пришел. Мы с тобой теперь партнеры, - приговаривал маленький и худенький мужчина, - мы с тобой обязательно должны подружиться! А иначе нельзя.
Похлопав по могучей шее коня, он улыбнулся и вышел.
Со следующего дня потянулись дни работы: с утра, после кормежки, приходила девочка чистить и собирать на утреннюю тренировку закрепленного за ней вороного. Жеребец полюбил хрупкую малышку. Разрешал ей щекотать себя под подпругой мягкой щеткой, расчищать задние ноги, даже нагибался, чтобы она могла достать до его изящной головы. Потом приходил жокей, выводил его на улицу, взлетал в седло, и легкой рысью ехал до скакового круга. Разминались на легком галопе плавно переходящем в резвый, потом шагом выезжали с круга. Ехали в лес, где были построены троеборные препятствия. Прыгал вороной всегда с желанием. Он любил преодолевать любые преграды на своем пути, и научил его этому малыш-пони. Однажды, вечером, возвращаясь с вечерней тренировки, жокей повернул вороного к реке. Около прозрачной воды мужчина спрыгнул с коня и снял с него седло.
- Вот, дружок, теперь отдохни. Я знаю, что ты рос на свободе. Это потом тебя привезли сюда, когда ты вырос и стал взрослым, – он погладил красавца по морде, и вороной лизнул человека в лицо, - Эй! Перестань! Я тебе серьезные вещи говорю, а ты целоваться лезешь!
Уже настолько стемнело, что ничего не было видно дальше собственного носа. Присутствие жеребца выдавал только белый туман, поднимающийся из воды, и окутывал невесомым одеялом могучее тело коня. Сам же вороной стоял, не шевелясь, он словно бы понимал значимость слов своего наездника и внимательно его слушал. На траве лежала вечерняя роса. Не было ни ветерка, все как будто застыло; как будто кто-то включил машину времени специально для этого разговора.
- Я вот что знаю, братец. Завтра мы с тобой едем на центральный ипподром. Будем скакать в последнем заезде, но ты не тревожься. У нас с тобой все получится. Ты уже достаточно силен, что бы остаться хотя бы в призах, но мы рассчитываем, конечно же, на победу, - жокей заглянул в бездонные глаза своего любимца; в них отражался темный лес, блеск воды и большая серебристая луна, - Ты уж не подведи, а? Ну ладно, поехали-ка домой, а то прохладно что-то стало. Как бы тебе спину не застудить. На следующий день, как и сказал жокей, вороного привезли на большой и шумный ипподром, похожий только беговыми кругами на тот, в котором жил могучий жеребец. Когда открыли трап, конь жутко испугался шума, доносившегося с вместительных трибун, сливавшегося в один гул, который то взрывался громкими свистами и аплодисментами, то насмешливыми улюлюканьями. Вороной, спрыгнув с трапа, начал вставать на свечки, раздувать ноздри и пятиться, громко фыркая. Но, потихоньку, он пришел в себя и спокойно пошел за девочкой-коноводом в гостевой бокс. Ждать пришлось долго. Вороной сильно нервничал, даже покрылся испариной; кружил на месте, закладывал назад уши, злясь на проходящих мимо лошадей. Наконец, с легким седлом в руках пришел его жокей, быстро поседлав коня, он вывел его из бокса и без усилий вскочил на высокую спину жеребца. Вороной не мог стоять на месте, он, звонко стуча новыми подковами по асфальту, быстро перебирал ногами, срываясь то в рысь, то в галоп. Жокей взял коротко поводья и направил жеребца к скаковому кругу с двенадцатью мертвыми препятствиями. В заезде участвовало двенадцать лошадей, и у каждой из них были шансы победить. Когда все выстроились в одну линию, стартер опустил флажок. Старт дан! Лошади сорвались с места, трибуны замолчали, люди напряженно следили за каждым движением жокеев и их животных. «Вот они прошли первый поворот с хорошей резвостью, преодолев два препятствия. Скачку ведет Креолин под номером восемь…», - кричал в микрофон комментатор. Вороной отставал от основной группы, его сдерживала сильная рука всадника. Жокей помогал вороному правильно подойти к препятствию и преодолеть его, не потеряв при этом скорости, а для этого надо чуть-чуть придержать разгоряченного коня. «…и так осталось четыре препятствия. Одно из них водное. Посмотрим, готовы ли лошади нему. Лошадь под номером четыре сошла с дистанции… в последний поворот входят три лошади – ведет скачку Креолин, под номером восемь, Vito je Bassi, под номером двенадцать полем пытается достать лидера, и на третьем месте, под номером два, замыкает лидирующую группу Мистер Лаки!..»
Вороной увидел очередное препятствие, оно напомнило ему ту речку, около которой вчера он стоял после тренировки. Вдруг, луч солнца отразился от водной глади и блеснул прямо в глаза, ослепив набирающую скорость, лошадь. Жокей еще ниже склонился над шеей коня и выслал его вперед, на прыжок. Вороной, не видя ничего перед собой, снялся слишком рано и, зацепив ногами живую изгородь после канавы с водой, перевернулся в воздухе и упал на зеленую траву. Санитары спешили на помощь упавшему всаднику, но он встал сам и подал знак, что с ним все в порядке. Вороной тоже сразу поднялся, он понимал, что не оправдал возложенных на него надежд. Никогда с ним такого не случалось, никогда он не падал. Жокей стряхнул с бридж пыль и прилипшую траву, подошел к жеребцу, похлопал его по шее, осмотрел ноги и повел в машину.
На следующий день у вороного от ушиба опухло сухожилие на передней ноге, и он надолго захромал. Ветеринары сказали, что в скачках он больше не сможет участвовать.
- Вот так братец! Так что поедешь теперь в спортивную школу, раз на ногах не умеешь стоять, - приговаривал начальник отделения, ведя вороного к коневозу, - из-за тебя мой лучший жокей пострадал, хотя и не физически…морально. Тоже мне, скакун нашелся! Да ты и не прыгал никогда! Ну, ладно, давай заходи в машину.
Опять зашелестел гравий под колесами, и жеребец поехал на новое место. Почему люди так поступают? Сначала говорят, что ты лучший, а когда совершаешь ошибку, они готовы сравнять тебя с землей? Каждый имеет право на ошибки!
Спортивная финская школа – это несколько зданий, расположенных очень близко друг от друга. Открытый плац с непривычным песочным, для стипль-чезной лошади, грунтом и крытый, весь напичканный электроникой, манеж. Еще несколько не очень больших левад и небольшой, но глубокий пруд для купания лошадей. Вороного определили в конкурную смену. Хотя у него было много соревнований в жизни, много азарта, но не этого хотела душа жеребца. По ночам, когда в уютной конюшне никого не оставалось из людей, и только светили камеры-наблюдатели своими красными глазами, вороной закрывал глаза и вспоминал тот злосчастный день на центральном ипподроме и голос комментатора: «И так, идущий по бровке Креолин на пол корпуса впереди, но посмотрите, какими мощными скачками захватывает его Vito je Bassi, номер двенадцать! Мистер Лаки отстает от лидеров…мда, это будет захватывающая борьба на финишной прямой!.. и так, лошади входят в последний поворот…остается канава с водой…ой-ой-ой! Какая досада! Номер двенадцать упал на водяном препятствии! Да! Первым финиширует Креолин, номер восемь! Бесподобно! Он вел скачку «с места до места»! Потрясающе! Вторым дистанцию заканчивает Мистер Лаки, номер два! Третьим…..»
Вороной вздрагивал и шевелил губами, словно хотел сказать, что хоть он и упал, но он старался! Старался, как мог! Но люди не оценили, они не поверили ему! Он разочаровался в людях и больше не считал их своими друзьями. А потом, вороному снилась мама и его маленький рыжий друг-коротышка. В такие минуты он бы отдал всю свою жизнь, лишь бы только увидеть их снова.
Несколько лет могучий жеребец служил верой и правдой конкуристам. Прыгал он по-прежнему лучше всех, много побед и разрядов привез он детям, юношам и юниорам, но люди чувствовали неприязнь с его стороны. Вороной никогда не радовался конюхам, кормившим и ухаживавшим за ним, а наоборот, всегда старался всячески помешать работать. Часто доводил спортсменов практически до слез, когда не давался чиститься ни уговорами, ни угощениями, ни побоями. Скидывал практически всех и детей и взрослых, опытных тренеров. В манеж заходил только в поводу, иначе мог об стенку покалечить ноги всадника. И не было больше в его характере той изюминки, которая присуща любому конкурному бойцу. В общем, не заладилась у школьников дружба со «строгим конем».
…и опять шелестят колеса грузовика по ровному асфальту. На этот раз новое место вороному понравилось. Это была частная ферма. Тут пахло сыростью и многочисленными собаками, но чувствовался простор, которого так хотела его душа. Хозяева фермы любили охоту с гончими, вот и купили хорошего скакуна для своей забавы. Но и здесь вороной не оставил своих злобных привычек. Он понял, что эти люди-дилетанты. Жеребец стал еще агрессивнее. На прогулке в полях часто «носил» болтавшихся на его спине людишек по кустам; а если они хотели прыгнуть через низенькое, упавшее деревцо, то он разгонялся, а потом резко вставал около поваленного ствола и, с ненавистью, наблюдал за человеком, совершающим полет через его голову. Вороной же при этом наклонял могучую шею, чтобы, не дай бог, набравший скорость человек не задел его. Потом конь разворачивался и с козлами мчался домой, на ферму. Но люди его шалостей не поняли и перестали кормить, а потом, когда сил совсем не осталось у некогда красивой лошади, ее отвели в лес, привязали и ушли… Вороной долго стоял под облезлым деревом. Пошел дождь. Тучи заволокли все небо, и стало темно. Вдруг, усталый жеребец услышал шорох не далеко от себя, его уши начали настороженно прясть невидимую паутину. Он обернулся и увидел двух серых собак. Они сверкали голодными глазами и скалились. Вороной тоже прижал уши и с визгом кинулся на них. Одна собака прыгнула ему на шею, а вторая вцепилась в ноги. Жеребец сорвался с места, сбрасывая на ходу грызущих его волков. Веревка оказалась гнилой, поэтому конь даже не заметил, как она лопнула. Лес остался давно позади, а он все скакал и скакал, не разбирая дороги. Белая пелена страха застилала ему глаза, и сильная боль во всем его могучем теле гнала его вперед, все быстрее и быстрее… Он уже и не помнил, как оказался в чистом и теплом сарайчике. Открыв глаза, вороной увидел, что над ним склонилась уже немолодая женщина с куском белой тряпки. Жеребец попытался встать, но ноги не слушали его, и он со вздохом, мягко опустил голову на теплую солому и прикрыл глаза.
- Ну, ну, черный, тебе еще рано вставать, - женщина опустилась на колени перед его изящной головой, откинула пушистую челку и заговорила снова, - Где же ты бегал, черный? Посмотри, что они с тобой сделали! Ничего, шейку мы тебе зашили…а вот с ногами плоховато. Порваны связки на передней правой и перегрызенные сухожилия на левой задней. Отбегался, чертенок!
- А может, его на бойню сдадим? Зачем он нам-то, зачем калечь такая? – как будто из под земли, проговорил сиплый мужской голос.
- Нет! Никогда! Я завтра позвоню на ипподром, может, сбежал оттуда. Небось, благородных кровей конь! Посмотри, какие у него стройные ноги, и масть-вороная, явно не наш рысак!
- Ага! А худющий то какой! Благородных лошадей в таком состоянии никогда не видел. Давай сдадим, пока еще не сдох! Говорю тебе, давай сдадим и денежку, какую никакую, заработаем!
- Ох! Ну что ты такое говоришь, глупый! Иди-ка лучше спать, а я конем займусь.
Раны затягивались очень быстро, а вот аппетит никак не налаживался. Вороной не мог больше скакать, не мог больше чувствовать ветер в своей гриве, не мог ноздрями вдыхать запах свободы от захватывающего, быстрого бега, он с трудом передвигался даже рысью…
Жизнь его шла к концу, он знал это и не противился смерти. Только перед тем, как у него вырастут крылья, и он улетит от всех этих людей и собак, искалечивших его, перед тем, как его отпустит земная боль, вороной хотел увидеть маму и своего друга.
…и вот опять тесная и темная машина везет вороного в неизвестность. Как всегда, монотонно, гудит мотор. Но нет у жеребца печали. Он так неожиданно встретил друга, которого так долго искал в своих мечтах, которого, закрывая глаза, звал в трудную минуту.
- Вот. Потом машина подъехала, припарковалась на стоянке коневозов. Я приняла шесть голов из той машины. Один из прибывших коней и был мой Малыш, - заканчивала историю Ирис, - вот так-то. Но Малыша через несколько месяцев списали, так как уж очень сильно сдал он за последнее время, и папа купил его почти за даром.
- Подожди, Ирис. Ты же говорила, что, и Дракон тоже был в той машине…- растерялась я.
- Да, был. Всю свою жизнь этот пони вкалывал, как папа Карло. А после того, как жена дровосека овдовела, его больше так сильно не нагружали. Хотя, рыжий и таскал рекламную ипподромную тележку со зрителями. Он начал разваливаться на глазах. Сначала ноги, потом плечи…
В холодный осенний день, после закрытия летнего сезона на ипподроме стояла благословенная тишина, и только из левады доносилось тихое пофыркивание старого вороного жеребца и рыжего пони. Вдруг, Дракон вскинул голову, заржал, словно в последний раз. Раздул большие, бархатистые ноздри, вдыхая прохладный осенний воздух. Поднял хвост и помчался, как в детстве, не оглядываясь. Мгновение спустя, ноги подкосились, словно там была натянута невидимая проволока, и рыжий пони по кличке Дракон бездыханно упал на пожелтевшую, мокрую траву… Вороной остался стоять на месте. И только в его больших глазах отразилась глубокая печаль и боль от потери самого дорогого друга…теперь уже навсегда.
- Врачи сказали, что у Дракона было увеличено сердце. Ему еще повезло, что он прожил так долго.
- Ирис, а повезло ли? – задумчиво глядя на великолепное, грациозное, такое большое и, в то же время, очень ранимое животное, тихо спросила я.
Тут, вороной опять резко тряхнул головой, взвизгнул и, подняв хвост, сделал круг резвым галопом, как будто ждал, что кто-то поддержит его игру…